Николай Воронков - Порыв ветра [СИ]

— Мети — и ушла, больше ничего не объясняя.

Вот уж действительно, как в армейском анекдоте «отсюда и до обеда». Никто не стоял над душой, не говорил что, куда, как, но и команды остановиться никто не давал. Поэтому я, не торопясь, с перерывами на отдых начала вжикать по булыжникам, которыми был вымощен двор. Мусора оказалась не так много, но пару кучек я всё-таки собрала. Подумав, сходила в подсобку, нашла совочек, ведро, собрала в него мусор. Куда выкидывать — непонятно, и я оставила его у входа в «свой» дом.

Роль дворника позволяла спокойно осмотреться, и я не слишком расстроилась такой работе. Хотя особо-то смотреть было не на что. Первое, что удивило — малолюдье. За всё время, что я мела, заметила всего с десяток женщин, идущих по своим делам. С одной стороны тянулась высокая стена. Вокруг площадки четыре одноэтажных дома без особой отделки. Так, скорее хозяйственные постройки, чем жилые. Когда я немного освоилась, то поняла, что и правда попала в «хозяйственный» сектор. Территория храма делилась на три неравных части — собственно храм, жилая часть и хозяйственная. Жилая была отделена внутренней стеной и туда имели право заходить только «сёстры». Такие, как я, приблуды, могли зайти туда только по прямому приказу. Ну а хоздвор, отделённый от улицы ещё одной стеной — самое обычное скопище складов, кухни, бани, мастерских. Столовая тоже была здесь. Большой зал, чуть ли не на пару сотен народа, но я никогда не видела больше сотни за раз. Да и кормили нас раздельно. Часов я здесь не видела, а на кормежку созывал колокол. Один удар — для сестёр. Два — для таких как я — десятка молодых женщин в мешковатой одежде прислуги. Возраст от двадцати до тридцати лет. И каждая пережила какую-то трагедию. Мы почти не разговаривали, отгородившись друг от друга стеной отчуждения. Первые дни я пыталась наладить отношения, узнать что-то, но на меня смотрели как на врага. Не потому, что я что-то сделала, а потому что в каждой плескалась боль, и они никого не хотели к ней пускать. У семерых глаза были потухшие, как будто они выгорели изнутри, а вот у троих частенько к боли добавлялась ярость, словно они мечтали о чьей-то смерти. С этими было ещё неприятнее, словно сама становишься соучастником будущего убийства. Поэтому по вечерам в нашей «общаге» было тихо. Никаких разговоров, никакого шептания «по секрету». Каждый сидел в своей келье и думал о своём. Первое время это меня устраивало, но потом стало тяготить. Не готова я жить в такой тягостной обстановке.

Постепенно сил у меня прибавлялось, раны почти зажили, и я начала понемногу «подниматься по карьерной лестнице». Сначала доверили глажку белья, а потом и стирку. По идее, сёстры всё должны были делать сами, но в любом хозяйстве найдутся работы «ничьи», которые никто не хочет делать. Постирать-погладить всякие там шторы, кухонные полотенца, и всякую подобную мелочь. Подмести, помыть полы. Может нам поручали эти работы, чтобы занять хоть чем-то, может для того, чтобы отрабатывали свой хлеб. Не знаю. Местный «завхоз» сестра Дэри командовала нами без криков. Да и зачем? Никто не грозился выгнать за лень, но это было понятно и так. И я пока не была готова вернуться в мир за стенами храма, поэтому и пахала в меру своих сил, стараясь всё делать быстро и без халтуры. Через некоторое время мне даже доверили работу на кухне. На подхвате, разумеется. Почистить корнеплоды (типа нашей картошки), перемыть посуду, накрыть столы. Варкой занимались пожилые сестры, и если бы не характерная одежда, то они ничем бы не отличались от обычных поваров.

Здесь же я увидела и остальных сестер. Приходили они не то, чтобы строем, но очень организованно. Единая форма одежды, и о статусе можно было судить разве что по качеству ткани и её оттенкам. Что на первых порах удивляло — почти полное отсутствие пожилых женщин. Старше сорока — единицы. В основном до тридцати пяти лет. Всех цветов кожи, но все подтянутые, не жеманные, а скорее со спортивной подготовкой. Немного спустя узнала разгадку и этой странности. Надо было отнести стопку выглаженной одежды, и я в сопровождении сестры Дэри потащила её в жилую зону.

Первое впечатление было шоком. Насколько уныло и голо было в хозяйственной зоне, настолько красочно и уютно было в жилой. Уютные чистенькие домики. Сплошные цветники и рощицы. Среди деревьев на нескольких площадках сёстры делали нечто странное. Выстроившись рядами, они словно исполняли странный тягучий танец. Медленные плавные движения руками, корпусом, ногами, странные повороты.

Дэри заметила мой интерес и даже остановилась, как бы разрешая посмотреть побольше.

— Интересно?

Я неопределённо пожала плечами.

— А что они делают?

Дэри странно посмотрела на меня.

— Они готовятся исполнять волю Гернады.

Я чуть не ляпнула — танцевать что ли? И тут уловила что-то знакомое в движениях— так ведь это похоже на наше у-шу! Плавность и мягкость нужны чтобы лучше прочувствовать своё тело, движения. А при быстром исполнении они могут стать смертельными. И Гернада — мать-воительница, вспомнила я. Значит, и её почитательницы вполне могут оказаться местными боевиками. Только чьи приказы они будут выполнять на самом деле? Кого здесь считают «голосом» богини? Или эту волю каждая должна услышать сама и исполнить её в меру своего разумения? Невольно вспомнились женщины с горящими ярость глазами (из нашего барака). Вот этим объяснять ничего не надо, достаточно лишь чуть натаскать в искусстве убивать. Не для этого ли нас здесь держат? Неужели и мне предстоит стать такой? И надо ли мне это самой?

Дэри наблюдала за мной, но видимо моя задумчивость и серьёзность были не той реакцией, на которую она рассчитывала. Убрав улыбку, коротко бросила:

— У тебя ещё всё впереди. Ты сам к этому придёшь…

Одной из моих новых обязанностей стала ежедневная вечерняя уборка в главном зале храма Гернады. В моём понимании, этим однозначно должны были заниматься сами монашки, но по каким-то причинам это поручали в первую очередь нам, нашедшим приют в храме. Около восьми вечера храм закрывали для посетителей, и наступало время уборки. И зал вроде небольшой — метров двадцать на тридцать, и почти пустой, за исключением пятиметровой статуи матери-воительницы, и делов-то вроде немного — помыть пол, но вскоре выяснился один не очень приятный момент. Стены были сложены из блоков гранита, а вот пол почему-то выложили из молочно-белых полированных плит чего-то вроде мрамора. И даже при местной чисто кожаной обуви посетители умудрялись оставлять на полу грязные полосы, куски мусора и прочего неприятно пахнущего дерьма. Приходилось ручками, на карачках, оттирать каждое пятнышко. Но и это ещё не всё. По какой-то непонятной прихоти строителей плиты пола были сделаны не строго прямоугольными, а с небольшими фасками по краям. Из-за этого на стыках плит образовались канавки, в которых с удовольствием скапливался мусор. Поэтому перед мытьём полов необходимо было сначала специальной кисточкой вымести мусор из канавок, собрать его маленьким совочком, а мусор сложить в отдельное ведро. Потом вымыть пол влажной тряпкой и снова почистить канавки от возможно попавшего туда мусора. Как я ни пыталась, но понять причины такого устройства полов и такого отношения к мусору я не могла. Что, нельзя было сделать плиты ровными, а пол без щелей? Судя по качеству полировки и идеальной подгонке плит — без проблем. Так зачем эти сложности? Может это имеет какой-то религиозный смысл? У меня несколько раз даже промелькивало нехорошее подозрение, что первоначальное предназначение этих «желобков» — сбор крови жертв, которых убивали прямо в этом зале. Один раз даже захотелось вылить воду из ведра на пол и посмотреть, куда она потечёт. Но при одной мысли, что мои предположении верны и вода потечёт к статуе, мне чуть не стало плохо. Да я ведь после этого здесь не смогу находиться! Но если не проверять, а только предположить… то это могло объяснить маниакальное стремление к чистоте пола, а особенно желобков. Во всяком случае, выносить ведро с собранным мусором мне не доверяли. Куда девали, как использовали — неизвестно, а спрашивать открыто я пока побаивалась.